ротам и командирам». Жесткими методами дисциплину наладили – полкам возвратили Революционные Знамена и оружие[399]. Успех штурма Кронштадта К. Ворошилов оценил требованием перед Оргбюро ЦК РКП (б) о массовом награждении участников кронштадтских боев, в частности, выдачей до 100 орденов Красного Знамени делегатам Х съезда партии. Награждение орденами частично заменили золотыми часами, серебряными портсигарами и другими ценными подарками[400].

Советское руководство оказалось вынуждено учесть уроки Кронштадта. Примечательно заключение, сделанное в президиуме ВЧК: «при термидорианских настроениях беспартийные конференции могут стать опасным оружием в руках наших противников, пытающихся использовать настроение масс под флагом беспартийности. К созыву подобных конференций следует относиться с чрезвычайной осторожностью, так как в иной момент любая беспартийная конференция может объявить себя стачечным или повстанческим комитетом»[401]. Политбюро ЦК РКП (б) специально рассматривало вопрос о кронштадтских событиях трижды в апреле 1921 г. – 6, 12, 30 апреля, затем 25 июня и даже в 1922 г. – 12 октября[402].

Чрезвычайный трибунал провел несколько десятков открытых судебных процессов. Особенно жестоко расправлялись с моряками линкоров «Севастополь» и «Петропавловск». Удивительный исторический факт: даже сами корабли были репрессированы: «Петропавловск» переименован в «Марат», «Севастополь» – в «Парижскую коммуну»[403]. 20 марта слушалось дело по обвинению 13 человек с линкора «Севастополь» в мятеже и вооруженном восстании. Всех обвиняемых приговорили к расстрелу. Один из самых крупных открытых процессов над моряками восставших линкоров состоялся 1—2 апреля. Перед ревтрибуналом предстали 64 человека. 23 из них приговорили к расстрелу, остальных – к пятнадцати и двадцати годам тюрьмы. 20 марта на заседании чрезвычайной тройки слушалось дело по обвинению 167 моряков линкора «Петропавловск». Всех приговорили к расстрелу. На следующий день по постановлению чрезвычайной тройки было расстреляно 32 моряка с «Петропавловска» и 39 – с «Севастополя», а 24 марта по постановлению тройки расстреляли еще 27 моряков. К лету 1921 г. к высшей мере наказания были приговорены 2103 человека и к различным срокам наказания 6459 человек. 1464 человека хотя и были освобождены, обвинения с них не были сняты. Арестам подверглись члены Временного бюро кронштадтской организации РКП: им не простили призыва к кронштадтским коммунистам поддержать действия ВРК. По приговору чрезвычайной тройки шестерых членов Временного бюро приговорили к расстрелу. С весны 1922 г. началось массовое выселение жителей Кронштадта. 1 февраля приступила к работе эвакуационная комиссия. Первая партия в 315 человек была выслана уже в марте 1922 г. Всего же было выслано 2514 человек, из которых 1963 как «кронмятежники» и члены их семей, а также 388 человек, не связанных с крепостью[404].

Таким образом, изучение проявлений крестьянского протеста в вооруженных силах Советского государства на примере Кронштадтского восстания позволило выяснить, что матросы Балтики и красноармейцы кронштадтского гарнизона являлись выходцами преимущественно из крестьян, они выражали настроения крестьянской массы. Кронштадт отражал, как в зеркале, общее кризисное состояние в крестьянской стране: матросы получали вести из родной деревни о критическом состоянии хозяйства, о произволе местных властей, о тяжести разверстки. Главное крестьянское пожелание, выраженное в итоговой резолюции общего гарнизонного собрания 1 марта 1921 г., по сути являлось призывом к Советскому правительству соблюдать обещания, провозглашенные в октябре 1917 г. Характерно, что основная часть программных требований непосредственно касалась крестьянства, в первую очередь в отношении полного права крестьян на землю. Протест кронштадцев выражался по поводу политики военного коммунизма. Восставший Кронштадт поднял красное знамя «третьей революции трудящихся». Идейная установка кронштадтского ревкома укладывалась в лозунг «Советы без коммунистов».

Представленный автором диссертации материал опровергает идеологический миф о том, что Кронштадтское восстание было белогвардейским мятежом, организованным эсерами, как утверждалось в советской легенде. Утверждения Троцкого о кардинальном изменении социального состава балтийских моряков за годы Гражданской войны и влиянии на них со стороны «мелкой буржуазии» опровергаются реальными фактами. К 1921 г. в Кронштадте служили преимущественно кадровые моряки, состав их был относительно постоянный. Подавление Кронштадтского восстания явилось своеобразным учебным полигоном для подавления вооруженных выступлений против Советской власти.

***

Изучение факторов и особенностей крестьянского протестного движения в главе V диссертации позволяет сделать следующие выводы и обобщения.

Решение крестьянского вопроса, соответствующее крестьянским интересам, автором работы рассматривается в качестве важнейшего фактора влияния на крестьянство со стороны государственной власти. В условиях Гражданской войны в России данный вопрос определял итог гражданского противоборства большевистской власти и Белого движения. Крестьянский вопрос являлся ключевым в борьбе за народ, основную часть которого составляло крестьянство, со стороны красной и белой власти. Изучение степени решения данного вопроса в Белом движении позволило получить ответ на вопрос: почему крестьянство в России, протестуя против советской политики военного коммунизма, не только не стало социальной опорой противников Советов – Белого движения, но и поддержало большевистскую власть в критические моменты Гражданской войны. В этом внешнем парадоксе проявилась своеобразная особенность крестьянского движения. Крестьянский вопрос в том виде, как он решался в правительствах Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля, создавал для крестьянства реальную угрозу реставрации прежней помещичьей власти, ликвидации результатов крестьянской революции 1917—1918 гг. Политика военного коммунизма, недовольство которой выражалось крестьянством в активных и пассивных формах протеста, воспринималось как «меньшее зло» в сравнении с главной для крестьянства опасностью – возможной реставрацией крепостнических порядков. К тому же аграрные приказы и мероприятия Белой власти, ориентированные, по модели столыпинской аграрной реформы, на зажиточного крестьянина, не могли удовлетворить интересы «осередняченной» после 1917 г. российской деревни.

В работе показано, что мотивационные аспекты сложившейся ситуации во многом объясняют обстоятельство того, что апогей крестьянской войны в России наступил в конце 1920 – начале 1921 г., после победы Советской власти над Белым движением и ликвидации военных фронтов. В данном случае сказалось не только усиление насильственных методов политики военного коммунизма, оформленное решениями VIII Всероссийского съезда Советов в декабре 1920 г., но и осознание несбывшихся крестьянских надежд и невыполнения ожиданий со стороны большевистской власти после победы над белыми, проявление коллизий крестьянской ментальности (разделение на большевиков и коммунистов). Крестьянский протест отчетливо проявился в вооруженных силах Советского государства (восстание в Кронштадте под красным флагом во имя «третьей революции трудящихся»). Л. Д. Троцкий увидел реальную опасность для власти «мирно сползти к Термидору»: таким образом под лозунгом Советов и во имя Советов, по Троцкому, можно оказаться на термидорианских позициях даже со знаменем коммунизма в руках.

Другими факторами, которые определили особенности крестьянского протестного движения, явились религиозный и национальный. Следует подчеркнуть, что национальный и религиозный аспекты играли важную, но не определяющую роль, причем в данном соотношении религиозный оказался более весомым, чем национальный. Определяющим фактором крестьянских выступлений в религиозной и многонациональной среде являлся протест против единой для всей страны экономической политики: крестьяне всех российских регионов были вынуждены нести тяготы разверсток и трудовых повинностей военного коммунизма. Важной причиной крестьянского недовольства являлся продовольственный вопрос.

Автор диссертации обосновал положение, что антирелигиозная политика Советского государства, направленная на ликвидацию религии и церкви, способствовала воспроизводству протестных настроений в крестьянской среде. По своим насильственным методам она соответствовала политике военного коммунизма, а в некоторых направлениях (конфискация церковного имущества государством, изъятие церковных ценностей и др.) являлась частью общей экономической политики Советского государства.

Как показано в работе, военный коммунизм не учитывал наличие отсталых патриархальных и родовых отношений на огромных территориях страны. Многие народы находились еще на докапиталистических стадиях развития. Существенным стимулом для повстанчества служили просчеты и ошибки большевистской власти в отношении не только коренного населения, но и русских поселенцев в области земельной, национальной и религиозной политики. Серьезное недовольство вызывали меры, ломавшие традиционный религиозный уклад и образ жизни, национальные и культурные традиции.

В книге утверждается, что сложная ситуация в регионах, особенно в национальных районах, была далека от классической марксистской схемы. Целый ряд факторов, обусловивших особенности крестьянского движения, действовал одновременно, накладываясь друг на друга и создавая своеобразный резонанс, тем самым усиливая остроту и продолжительность проявлений крестьянского протеста. В тактике большевистской партии в ряде регионов нередко проявлялся тактический отказ от строго классовой линии (в частности, привлечение на свою сторону национальностей, отличающихся религиозностью и консерватизмом на Северном Кавказе, в Сибири, в Туркестане). Признание автономного